Кто последний? – Мы за вами! - Екатерина Мурашова

– Может быть, сам с собой? – предположила Стефани.

Я сказала ей, что я сама тоже про это думала, но Анри ездил к диагностам и аналитикам, и они разобрали его на молекулы, но ничего не нашли.

– Может, они и вправду есть?

– Но это же чепуха! Откуда они берутся? Как попадают в лабораторию или в компьютерную сеть? Откуда получают информацию? Почему общаются только с Анри? Почему никто и никогда о них ничего не слышал и самих их не видел?

Стефани немножко подумала, пососала пухлую нижнюю губу, наморщила нос, решительно захлопнула книгу и изрекла:

– Ну, тогда остается только один вариант. Раз Анри проверили, значит, ОНИ – это ты.

– Ну спасибо, подруга, – только и смогла сказать я.

Я никогда не хотела ничего решать. Мне всегда было удобнее, когда решали другие. Я люблю подчиняться. Подчиниться хорошему умному человеку – это же доставляет удовольствие, кто как, а я всегда это знала и понимала. Когда мне было десять лет, мои родители расстались и я должна была решать, с кем останусь я. Родители прошли группы разводящихся пар и там их научили, что детям нужно предоставлять выбор. Мне его предоставили. Не знаю, как там другим детям, но мне этот выбор был совершенно не нужен. Я хотела, чтобы они решили за меня, а я бы потом могла их осуждать.

Много лет спустя я встретила Кларка. И когда он пришел зарегистрировать свой планер, и я взглянула ему в глаза, я сразу поняла – это тот человек, которого я всегда ждала. И он это понял. И ждал меня после окончания рабочего дня, а потом мы гуляли весь вечер и всю ночь, и любили друг друга на морском берегу и прямо в прибое, и чуть не захлебнулись, а утром решили, что мы непременно поженимся и родим двоих детей – мальчика и девочку. Кларк готов был все решать за меня, его было очень много. Много всего: смеха, силы, тепла, белых зубов, смуглой кожи, соленого ветра, солнца и радости. И я так радовалась, и даже гордилась собой, что вот, все так удачно устроилось и больше не надо ни о чем думать – дальше все пойдет само собой.

А потом все кончилось и мне снова пришлось решать. Решать судьбу нашего сына. И опять все было устроено так благородно, что мне предоставили выбор, которого я не хотела. И я уже решила, когда появился Анри и принялся проповедовать о гибели человеческой цивилизации. Уже решила… И все-таки отправилась за ним, за его голосом, умом, эрудицией, интеллектом, понадеявшись, что вот он-то уж все знает наперед, во всем разбирается, все может решить… Тогда я еще ничего не знала про зеленых человечков и разумные вирусы… И даже тогда, на берегу у костра он предоставил решение мне…

Но есть и другой Анри. Тот, который определяет направления работы в лаборатории. Тот, который руководил эвакуацией станции. Тот, которого я видела на видеозаписи какого-то заседания совета. Я ничего не поняла из того, что они там обсуждали, и мнение Анри мне было также непонятно, как и мнение остальных, но я видела, КАК он говорил об этом. Так говорят люди, которые могут решать. Не только за себя, но и за других. За меня?

«Человек, которому мала душа» – так сказала Гвел.

«Жирненькие зеленые человечки» – из ее же репертуара.

Где правда? Когда я научусь думать и чувствовать сама, не перекладывая ответственность на других? И научусь ли когда-нибудь вообще?

Анри доказывает ИМ, что человечество жизнеспособно и имеет право на существование. Проводит дни в подборе доказательств и материалов, в поиске формулировок. Вот здесь ужасно похоже, что доказывает он – себе. Что вот, мол, недаром стараюсь – дело того стоит. Я молчу. ОНИ, наоборот, довольно активно реагируют на его посылы.

«Разве прогресс человечества не поставил планету на грань гибели?

Разве возврат на путь прогресса гарантирован от нового возникновения опасных тенденций?

Разве человечество, как вид, избавилось от своей видовой агрессивности?

Что мешает вам признать сложившуюся ситуацию благоприятной? Что угрожает лично вам? Что угрожает людям, связанным с вами принятыми у вас формами межличностных отношений (дружба, любовь и т.д.)?

Признаете ли вы, что время существования любого биологического вида конечно? Или считаете, что для людей должно быть сделано исключение? На каком основании?»

Анри ищет основания. В общем-то, я впервые вижу, КАК он может работать. Выглядит это жутковато. Иногда я буквально слышу, как скрипят его мозги. Вечером (или, точнее, ближе к утру, когда заканчивается его рабочий день) никакая ванна и никакой массаж не могут заставить его расслабиться. Я наблюдаю за всем этим со смешанным чувством.

Если принять, что все это и правда работа во благо человечества (кто знает, что придет ИМ в голову (да и есть ли у НИХ голова?), если ОНИ решат, что вымирание человечества слишком затянулось…), то тогда подвижнической деятельностью Анри можно только восхищаться. Никто не верит, никто не поддерживает, никто даже не замечает, и только он один, стиснув зубы… Отличный сюжет для романа.

Но если все это только его бред… Когда я думаю об этом, мне противно. Противен Анри, противна и я сама. Я должна что-то решить. Хотя бы для себя. Либо-либо. Нельзя ТАК относиться к одному и тому же человеку. Это нечестно. В первую очередь по отношению к нему.

(вложен в дневник)

«Несмотря на ваши попытки саботажа, дела на станциях сдвинулись с мертвой точки, и вы наверняка знаете об этом. И все же объясню. Похоже, что мы действительно исходили из неверной предпосылки, считая идеологическую наполненность человеческой жизни лишь надстройкой над такими базовыми, как нам представлялось, вещами, каковыми являются стремление к познанию, инстинкт самосохранения, жажда удовольствий. В действительности дело, по-видимому, обстоит иначе. Приверженность человека идее и его борьба за нее опиралась на самый базовый из всех известных биологических законов – закон сохранения рода и, в конечном итоге, вида. Даже не опиралась, а являлась в развитом человеческом обществе его прямым заменителем. Только базовым характером этой закономерности можно объяснить тот широко известный, но труднообъяснимый во все времена факт, что под знамена бредовых и даже просто бесчеловечных идей вставали образованнейшие и порядочнейшие люди той эпохи. Процветающая индивидуализация, а потом и тотальная деидеологизация человечества разрушили этот универсальный механизм и тем самым нанесли сокрушительный удар по самому стволу существования вида. Люди перестали нуждаться друг в друге не с физиологической, не с материальной, а именно с идеологической точки зрения. Дарвин предполагал, что существование РАЗНОприспособленных к среде особей есть условие и следствие совместной деятельности мутаций и естественного отбора. Это так, но это еще и УСЛОВИЕ САМОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ ВИДА. У человека способом существования разноприспособленных были идеи, которые позволяли людям вступать во взаимодействие между собой и с окружающим человека миром. Они же позволяли виду „человек“ проводить экспансионистскую политику. В ужасе от ее последствий мы создали сообщество РАВНОприспособленных особей и тем самым, не догадываясь об этом, подвели черту под самим существованием вида.